Форум » PSICHOLOGIJOS, PSICHIATRIJOS IR RELIGIJOS SANTYKIS » Psichologijos ir psichiatrijos problema » Ответить
Psichologijos ir psichiatrijos problema
Urantas: Iš Algimanto Jokūbėno Knygos "Kalbu jums vėl" [quote]8. Psichologijos ir psichiatrijos problema Jūsų mokslas, šiandien, nagrinėja tik žmogaus psichologiją ir visiškai iš akiračio išleidžia tos psichologijos tyrinėtojo gyvą ir realų Šaltinį ir žmogaus gyvą ryšį su tuo Šaltiniu. Tas Šaltinis ir yra Pirmasis Šaltinis ir Didysis Centras, kuris laiko apgaubęs visą kūriniją savajame grybšnyje. Dėl to neįmanoma turėti mokslinės teorijos tada, kada toji teorija neigia kokio nors nagrinėjamo reiškinio Šaltinį. O būtent psichologija, psichiatrija ir neigia žmogaus kilmės Šaltinį ir visos išminties Šaltinį – Pirmąjį Šaltinį ir Centrą, kurį jūs vadinate Dievu, ir kurį aš prieš du tūkstančius metų, kada vaikščiojau kaip vienas iš jūsų ir tarp jūsų kaip Jėzus iš Nazareto, pavadinau jūsų, kiekvieno, mylinčiu Tėvu. Štai dėl to jūsų psichologija ir psichiatrija atsidūrė aklavietėje, mėgindama išspręsti žmogaus dvasinio-energetinio vidinio virpėjimo sutrikimo problemas, kurios vis dažniau ir giliau kamuoja žmones. Ir šitų problemų tik daugės, o psichologijos ir psichiatrijos galimybės padėti tokiems vargšams ir nevilties apimtiems žmonėms niekuo nesikeis, jeigu tie patys psichologai ir psichiatrai, mėginantys padėti, patys nepatirs Pirmojo Šaltinio ir Centro veikimo savo pačių viduje ir nesuvoks, kad visos ligos prasideda nuo Pirmojo Šaltinio ir Centro siunčiamų, visai kūrinijai ir kiekvienam tvariniui vienodai ir be perstojo, Jo meilės virpesių vandenyno pažeidimo. Ir tik padėdami tiems vargšams ir tikrai labai kenčiantiems mano sielos broliams ir seserims, ir jų sielos broliams ir seserims, atsiverti šitiems Pirmojo Šaltinio ir Centro nuolat ir be perstojo siunčiamiems meilės virpesiams, jie ir išgydys juos nuo tokių ligų, kurios iš tikrųjų rodo ne ką nors kitą, o šitų meilės virpesių trūkumą jų viduje.[/quote]
emipetras: Mūsų Ego nori jaustis patogiai. Jie nori reguliariai ir gerai būti maitinami. Mūsų ego nori gražių dalykų; mūsų ego nori patogumų, nori kad viskas jiems būtų padėta ant lėkštutės aiškiu ir suprantamu būdu, kad mes galėtume suprasti viską, kas mums atsitiko ir atsitiks. Ego nori žinoti: „Ar mano sutuoktinis yra tinkamas man?“ „Ar aš elgiuosi tinkamai?“ „Ar šis darbas man tinkamas?“ „Kas atsitiks po šešių mėnesių? Kas atsitiks po metų?“ „Ar aš turėsiu namą, ar turėsiu darbą, ar turėsiu gyvenimą?“ „Ar žmonės mane mėgs?“ Visa tai yra savanaudiška valia. Ego visada prašo tikėdamiesi kažko sau. Kristus niekada nieko neprašo sau. Kristus viską daro tik dėl kitų gerovės. Ego nori mokyti Gnosis, nori mokyti Budizmo, nori būti geru Krikščioniu. Ego nori būti gerbiami, nori būti mėgiami. Mūsų ego nori, jog jais žavėtųsi, kad jiems pavydėtų. Mūsų ego nori turėti didelę mokyklą su daugeliu studentų. Ego, išdidumas, mėgsta pasirodyti. Kristus lieka pasislėpęs. Kristus gimsta Žmogaus širdyje ir yra nepastebimas. Išdidumas nori būti pastebėtas.
emipetras: SAI BABA kalbėjo kalbą apie 4 svarbius draudimus. Pirmasis yra ashraddha. Tai sanskritiškas žodis, reiškiantis nerūpestingumą arba visišką abejingumą ar aplaidumą. Antrasis – avishvasa – tai tikėjimo stoka. Trečiasis – ahamkara – ego. Ketvirtasis – asuya – pavydas. Tai – keturios klaidos, keturi dideli trūkumai. Ir keturios nuodėmės, kurių turėtume nedaryti. „Aš meldžiuosi kiekvieną rytą ir vakarą, bet vis tiek turiu šias keturias ydas“, – pasakysite. Galiu turėti puikų tortą arba ryžių pudingą, bet pakanka mažo šaukštelio nuodų, kad visas tortas pasidarytų nuodingas. Todėl galime perskaityti daugybę šventraščių, galime nuolatos kartoti Dievo vardą, atlikti įvairias dvasines praktikas, bet jei turime keturias minėtas ydas, visa kita neduos naudos. Todėl pirmiausia stenkimės jų atsikratyti.
varna: nevanduo rašo: tai varna, esi žurnalistė? galėjai jo daugiau paklausinėti, kaip supranta sielą pavyzdžiui, ar kaip Urantijos knygoje parašyta ir plačiau apie tą informacinį lauką-nelabai supratau..ir apie ego..jei sąmonė 'aš', tai kas tada ego? Kai daug skraidai, matai ir girdi, norom nenorom patampi „žurnaliste“. Čia gi ne mokslinis straipsnis, NSO, skirtas publikacijai. Tai tik draugiškas pokalbis prie vyno taurės. Klausimai nebuvo paruošti, atsakymai taip pat. Viskas vyko ekspromtu. Kiek žinau (iš ankstesnių pokalbių) psichiatrai į sielos reikalus nesikiša. Ir iš vis manau, ego terminu įprasta spekuliuoti, jam pripaišant visas neigiamybes, kai tuo tarpu, tai tėra BŪTINA psichikos dalis, atsakinga už sprendimų priėmimą. Kas nėra skaitę Z. Froido, psichoanalitinės asmenybės teorijos pagrindėjo ar K. Gustavo Jungo, tas nežino Id termino, kuriam ir reikėtų skirti daugiau dėmesio (žiūr. Varnos asmeninį skyrių) Galėtumėt gal kas pafilosofuoti apie informacinį Žemės lauką, gal ką skaitėt
Robis: varna rašo: Kiek žinau (iš ankstesnių pokalbių) psichiatrai į sielos reikalus nesikiša. nes jie nagrinėja tik proto sutrikimus, ar ne? bepročius uždarydami beprotnamiuose...tik kodėl jų tiek daug šlaistosi gatvėse?
nevanduo: dėkui, varna, nebuvau tavo asmeniniam sk., tik db perskaičiau varna rašo: „Suvokimas Ego sferoje vaidina tą vaidmenį, kuris Id sferoje tenka potraukiui. Ego reprezentuoja tai, ką galimą pavadinti protu ir blaivumu, o Id sritis yra jo priešingybė, ten susitvenkusios aistros (....) Funkcinis Ego reikšmingumas reiškiasi tuo, kad normaliu atveju jis valdo veiklos svertus. Taigi jo santykis su Id yra nelyg raitelio, turinčio sutramdyti pranašesnę arklio jėgą, o skirtumas čia tas, kad raitelis tai mėgina padaryti savomis jėgomis, o Ego – pasiskolintomis (...) Raiteliui, nenorinčiam išsiskirti su arkliu, dažnai nieko daugiau nelieka, kaip vesti jį ten, kur jis nori eiti; taip ir Ego neretai paverčia veikla Id valią, tarytum tai būtų jo paties valia(....) geras čia! lenkiuos prieš Froidą reiktų pasiskaityt jo darbų o tas informacinis laukas tai gal kažkas panašaus į elektromagnetinį lauką, kuriame užšifruota žemiškoji informacija, buvusi ir būsimoji, bet visvien neaišku, juk Urantijos knygoje, atrodo, apie tai nėra. o gal yra? kas žino
NSO: Please,isverskte i zmoniu kalba,nieko nesupratau!
Die Teufelsbuhle : tinginy, atsiversk DLKŽ
Kukas: Чаньский гунъань с точки зрения психолога Блеск просветленного ока - как падающая звезда Светоч мудрости - как вспышка молнии Нож, совершающий убийство - Это меч, возвращающий жизнь. Умэнь, “Застава без ворот” Гунъань (буквально - “публичный отчет”, “общественный акт”) - кодифицированная система психотехники буддистской школы чань, состоящая из парадоксальных, на первый взгляд, высказываний, вопросов и ответов, ситуаций из монашеской жизни, просто притч и т.д. Гунъань (яп. коан) предназначался для того, чтобы в размышлении над ним адепт чань добивался просветления своего сознания. Поэтому, помимо несомненных философско-онтологической, эстетической, культурно-исторической и прочих ценностей, гунъань представляет из себя также и непосредственый интерес для психолога, как глубокая и оригинальная система психотренинга, направленная на всестороннее изменение всех сфер структуры личности адепта чань и поэтому заслуживает, по меньшей мере, попытки разобраться в сущности действия ее механизма с позиций западного менталитета. Для этого следует, прежде всего, обратиться к проблемам, связанным с взаимодействием сознания и вербальных стимулов. Исследования по психологии и психолингвистике последних десятилетий наглядно показали каким мощным потенциалом воздействия обладает речь. Каждое слово, а тем более фраза, а тем более, законченный в смысловом отношении фрагмент, могут оказывать огромное влияние на весь душевный организм, заставляя ответно резонировать все его уровни, начиная с психофизического и, заканчивая высшими духовными слоями. Кроме того, как выяснилось в ходе психоаналитических и прочих исследований, степень осознания слова и сила взаимодействия с ним сознания далеко не напрямую и далеко не линейно связана с силой ответной реакции всей психики. Более того, эта сила разделяется по двум противоположным направлениям: сила реакции самосознания и сила реакции бессознательного. В первом случае мы имеем управляемую волей и разумом реакцию индивида, сознающего как канал воздействия, так и качество стимула, во втором же случае - это неуправляемая реакция вытесненного и просто не сонаваемого материала, вполне адекватно описываемая в психоаналитических терминах сопротивления, переноса, рационализации и т.д., которая, однако, подчиняется вполне определенным закономерностям и поэтому ,будучи неуправляемой со стороны объекта воздействия, она тем не менее, может при желании и соответствующем опыте быть вполне управляемой и рассчитанной со стороны воздействующего субъекта. Исключение составляют лишь те случаи, в которых индивид посредством внутреннего акта свободы осознает производимое на него воздействие, причем в комплексе как воздействующего на него извне вербального стимула, так и отвечавшего ему доселе бессознательного материала из собственной психики. В этом варианте характер ответной реакции, напротив, будет зависеть только лишь от объекта воздействия, который в данном случае перестает быть таковым. Кроме того, в качестве промежуточной ступени между этими двумя разновидностями реакции бессознательного, существуют весьма разнообразные и подчас чрезвычайно изощренные техники с частичным, отсроченным, ступенчатым и прочими видами осознавания, в которых бессознательное подвергается последовательной поэтапной обработке, структура которой зависит как от цели и глубины воздействия, так и от характеристик самого бессознательного. (В западной культуре, привыкшей к конструктивной работе через аппеляцию к самосознанию, такое воздействие обычно осуждалось как манипулятивное и способное служить лишь корыстным целям, несмотря на то, что отдельные примеры успешной работы с бессознательным можно проследить на примере всей истории европейской культуры - сократовская школа, в частности, сам Сократ, а также Платон.) Однако, у нас есть основания полагать, что именно к такой развитой системе работы с и через бессознательное относится психотехника школы чань, что мы сейчас и попытаемся показать. На первый взгляд, между чаньскими вопросами и ответами нет никакой разумной связи, что даже дало повод некоторым исследователям, особенно в области дзен, считать это чуть ли наиважнейшей характеристикой гунъаня (коана). Однако, чтобы решить так ли это, стоит задаться вопросом, а каково вообще качество связи между рассудочными суждениями и умозаключениями? В общем, довольно грубо, его можно разделить на две большие категории: а) это связь, имеющая своим основанием какой-либо эмпирический опыт и опирающаяся на его обобщение, например: если подбросить камень вверх, то он упадет вниз и т.д. и б) связь, опирающаяся своим основанием на систему ценностей, выстроенную в той или иной мере последовательности, с той или иной степенью догматичности, например: почитать родителей - это хорошо, врать - это плохо и т.п. Если первая категория дает ориентацию в физическом мире, то вторая категория рассудочной связи дает индивиду право и возможность решать морально-этические, психологические, экзистенциальные и прочие проблемы. Последовательность и осознанность этой системы, с одной стороны дает индивиду возможность аппелировать к ней в случае отстаивания своей точки зрения, а догматичность этой системы, с другой стороны, дает возможность, не вникая глубоко в сущность дела, испытывать чувство правомерности своего суждения. Поэтому этот аспект рассудочного мышления имеет свою проекцию также и на состояние сознания вообще, характеризующееся прежде всего ощущением того, что, вообще говоря, какого-либо качественно иного видения мира нет и быть не может, за исключением каких-то болезненных состояний; что любая реальность, будь то психическая или духовная, поддается рассудочному суждению и что никаких качественно иных чувств и мыслей ни по поводу себя, ни по поводу универсума испытывать невозможно. Короче говоря,такая позиция характеризуется, прежде всего, колоссальной степенью самодовольства, с тем или иным уровнем камуфляжа, в той или иной мере самообмана. Как ни странно, именно этот аспект рассудочного мышления в наибольшей мере дает покровительство и защиту бессознательных сил индивида. Ибо с такой позицией получают право на существование все негативные и вытесненные стороны личности - то, что Юнг называл архетипом тени. Т.к. этот архетип может иметь существование только в бессознательном виде, он всеми силами сопротивляется возможной рефлексии, что на сознательном уровне выражается, прежде всего, как самодовольство и ригидность мышления. Именно с этими свойствами подчиненного рассудку сознания и была призвана бороться система чаньского психотренинга. Этой цели служили различные свойства. Прежде всего, это парадоксальность гунъаня. Необходимость ее создания заключалась в достижении следующих целей: во-первых, выбить у ученика из под ног рассудочную почву, заставить его почувствовать неэффективность его осмысляющей способности и тем самым ограниченность его суждения. Во- вторых, ее целью было создать в ученике внутреннее напряжение, необходимое для выхода на иной уровень сознания. Однако, чаньский психотренинг не собирался оставлять ученика в состоянии ступора. Это была лишь необходимая промежуточная ступень, имеющая своей целью как раз противоположное себе аутентичное пребывание в сущности бытия и поэтому для создания ученику возможности перехода на эту следующую ступень ( “побуждение” или “сатори”) гунъань должен был обладать следующими двумя свойствами: первое - намеренная невписываемость в систему рассудочных суждений, чтобы закрыть путь назад и, второе - глубинная осмысленность и закономерность имманентного смысла в противоположность внешней, кажущейся рассудочной парадоксальности. Можно смело утверждать, что то в чем мастера чань достигли несомненного и непревзойденного искусства - это виртуозно организованное столкновение между высшим и низшим планами сознания; столкновение, в котором низший план вынужден уступить все права на обладание реальностью более высокому в силу неумолимого и бескомпромиссного высвечивания несостоятельности и ограниченности первого. Эта неумолимость есть то, что с полным успехом заменяет неумолимость спекулятивного развития понятия в западной философии. Разница же заключается в том, что в восточном варианте учитель заботился об интеграции ученика со своим бессознательным (в этом причина того, почему чаньские наставники придавали столь огромное значение индивидуальному подходу к человеку и даже к ситуации; например: Юньмэнь на вопрос:”Что такое учение всей жизни?”, ответил:”Сказанное к месту слово”), добиваясь таким образом цельности его личности и способности “действовать всем естеством”, оставляя на его усмотрение форму пребывания в сфере сущности ( по крайней мере, в школе чань), западная же традиция предусматривала прежде всего выработку отточенной формы движения и раскрытия понятия, приводящего в сферу разума, бросая на индивидуальный произвол переорганизацию структуры личности в соответствии с появлением более высоких формообразований сознания. Это приводило в итоге к тому, что, с одной стороны, не всегда находилась адекватная форма выражения сущности и поэтому лишь ничтожный процент монахов достигал истинного просветления, большинство же так и не могло обрести его, а напряжение первой части чаньского психотренинга приводило к тому, что многие из них попросту сходили с ума ( в средневековом Китае даже существовал специальный термин, обозначавший сумасшедшего монаха). С другой стороны, и в западной традиции лишь единицы могли достигнуть истинной глубины философского мышления, тогда как большинство оставалось в сетях собственного бессознательного, претендуя в лучшем случае на резонерство и догматизм. Однако, нас в данном случае интересует не этот аспект, а как раз напротив, момент глубинного соприкосновения восточной и западной культур или, другими словами, сравнительно-культурологическая точка зрения? c позиции которой нам наиболее интересна способность гунъаня к трансцендированию. Существующее расхожее мнение о том, что гунъань ничего, кроме в лучшем случае занятного и забавного парадокса, в себе не несет, следует считать глубоко ошибочным ( и даже опасным, учитывая чаньский монашеский опыт). Однако, то, каким образом можно раскрыть бездонный колодец чаньской мудрости для западного ума, до сих пор представляет из себя большую и сложную проблему. Здесь, видимо, уместно вспомнить Юнга, писавшего: “Если мы вообще хотим понять, то делать это способны только по-европейски. Верно, многое постигается сердцем, но разуму трудно угнаться за ним с интеллектуальными формулировками, чтобы придать понятому подобающий вид. Имеются и такие понятия, производимые головой, в особенности научным разумом, которые часто непостижимы для сердца.” (К.Г. Юнг ,“К психологии восточной медитации”) Поэтому для западного ума, по всей вероятности, имеет смысл различать 2 аспекта чань: это,во-первых, его философско-онтологическое содержание, эксплицированное в учении буддистской школы хуаянь и, дающее определенное качество синтеза сознания и, во-вторых, конкретность практического применения, дающая развитие совершенно определенным свойствам человеческой натуры, как то: мгновенность реакции, способность непосредственно адекватно ориентироваться в ситуации любой степени сложности и напряженности, бесстрашие и многое другое, включая сюда и разнообразные экстраординарные способности. К этому второму аспекту, скорее всего, следует отнести и знаменитые специфические приемы чаньского тренинга, вроде ударов палкой, окриков, хлопков ладонями и т. д. Однако, опять- таки, в самой практике чань эти противоположные для западного менталитета аспекты были неразрывно связаны и составляли единое целое. Поэтому главным вопросом, по крайней мере для психолога, следует считать вопрос, в чем же все-таки находилась эта точка единства среди многообразия проявлений чань. Ответом же на этот вопрос может быть только ответ на вопрос о целесообразности практики чань вообще. Целесообразность же любой духовной практики заключается в том образе жизни, который ведут ее последователи. И здесь должна лежать разгадка всех чаньских парадоксов. Ибо мало-мальское знакомство с чаньским образом жизни дает если не понять, то почувствовать, что сокровеннейшей основой и движущей силой чань-буддизма является абсолютное стремление к свободе и независимости от каких-либо привязанностей и условностей, какой-либо фальши и лжи, будь она внутренне присуща или навязана внешними обстоятельствами ( что по понятиям адептов чань, имеет один корень и в общем одно и то же). Это стремление выступает генеральной линией, подчиняющей себе все остальные параметры развития сознания в чань: установление истины внутреннего тождества с собой, прослеживание вплоть до тончайших нюансов взаимодействия внутренних состояний и внешних психологических ситуаций, глубочайшее изучение законов функционирования психики с целью теоретического обеспечения реальной действительности освобожденного сознания и достижение высочайшего синтеза сознания , и промедитированность всех уровней психики этим синтезом с целью его сохранения. Рассмотрение практики чань в этом русле дает ключ к пониманию многих ее сторон: это и сугубая прагматичность и прикладной характер онтологии и гносеологии, и многообразие проникновения во все сферы жизни и даже знаменитая чаньская “невыразимость” как стремление к последней свободе - свободе от “нежнейшей узды”- понятия, в полную противоположность христианской “невысказанности”, как смирения разума перед трансцедентальным могуществом Бога. Кроме того, психологический подход, как видно, интересен не только тем, что позволяет рассмотреть другую культуру в действии, но еще и тем, что дает возможность увидеть собственную в сравнении, как-бы со стороны, свежим взглядом, с тем, чтобы получить вопросы, которые внутри самой культуры не возникают, либо возникают под совсем иным углом, напимер: в чем причина огромности расстояния между европейской философией, несомненно превосходящей восточную по изощренности и глубине своего аппарата и наличного состояния сознания, или: в чем же, собственно, ц е л ь столь мощного взлета европейской мысли? Именно в этом взаимообогащении от встречи двух столь непохожих культур как Западная и Дальневосточная, вероятно и следует видеть объективную необходимость их встречи. Дополнительные материалы к тренингу по чань-буддистской технологии (чаньская scerza) Предисловие автора Ответ на гунъань - это подтверждение того, что отвечающий находится на той же ступени постижения, что и задающий загадку гунъань. Способы подтверждения, как правило, не играют роли. Поэтому эти комментарии не имеют никакого отношения ни к практике чань вообще, ни к чаньским гунъяням в частности. Поэтому они насквозь пронизаны его духом. Об остальном пусть судят те, кто не ошибается, считая, что прочитав, он понял все. Предвечный Будда Один монах спросил наставника Синъян Цинжана: "Будда Великого постижения и Всепобеждающей мудрости пребывал в медитации в течение десяти кальп, но не смог претворить высшую истину и не смог обрести истинное освобождение. Почему?" Цинжан ответил: "Твой вопрос говорит сам за себя". Монах спросил: "Если Будда пребывал в медитации, почему же он не достиг освобождения?" Цинжан ответил: "Он не был Буддой". Умэнь заметит: Признавайте знание Старого Варвара, но не думайте, что он все знал. Простой человек, обретший знание, - это мудрец. Мудрец, решивший, что он знает, - это простой человек. Чем владеть телом, лучше владейте сознанием. Когда покойно сознание, тело не доставит хлопот. Владей и телом, и сознанием, Тогда не будешь мечтать о знатном титуле. Умэнь, "Застава без ворот", гунъань № 9 Простой человек и мудрец - как это они превращаются друг в друга? Что это за необычные метаморфозы имел ввиду Умэнь? Ну, с первым превращением все ясно - обрести подлинное знание внешним образом невозможно. Следовательно, чтобы его обрести, ты должен внутренне измениться, т.е. из простых людей перейти в разряд мудрецов. А вот "Мудрец, решивший, что он знает..." - как это понимать? Вроде бы понятно, что знание и обретение знания - это разные вещи. В обретении мы диалектически преодолеваем противоречия нашего бытия, и это движение - самое ценное в нем. А обретя его, мы уже используем адекватность этого обретения по отношению к познаваемому предмету. Каким же образом можно это обретение использовать? - Либо как ступень для следующего шага, для дальнейшего движения духа, либо - как опору, дающую нам гораздо больше уверенности и свободы в тех сферах, которые мы уже прошли и освоили, но в которых в дополнение к прежнему овладению мы получаем неведомую дотоле легкость и мастерство, короче - неведомую дотоле власть над своим пребыванием в уже, казалось бы, когда-то достигнутом уровне реальности. В первом случае мы имеем продолжение поступательного движения духа снизу вверх, его дальнейшую трансценденцию, во втором - его нисхождение сверху вниз, нисхождение, в котором он, однако, не теряет своей силы, но вместо концентрации в одной точке для прорыва к новому синтезу, наоборот, широко разливается мощным половодьем по всему долу. В действительности, как правило, первый случай не обходится без второго, - это нисхождение (долу) - есть те плоды духовной радости, которые получает адепт после напряженных и утомительных усилий, затраченных на восхождение, и самая чистая их разновидность - это та оценка, которую он придает себе и пройденному расстоянию (пути). Но по достижении некоторого уровня осознания бытия возможен и другой вариант - переакцентировка ценностей с момента пребывания во внутренней свободе в процессе познания - на чувство значимости своего "Я" при вкушении плодов этого процесса. Причина тому - увы, далеко не самый головокружительный парадокс Дао-Пути: - нужна колоссальная сила духа, чтобы каждый раз при подъеме к новому синтезу чувствовать себя слабым и неокрепшим и вновь ни в чем не уверенным, и - увы, увы! - лишь ослабление духовного организма заставляет Идущего желать почувствовать свою силу, свою власть - и чем слабее былая мощь, тем больше равнодушия к тому, где придется (доведется) ее вновь почувствовать... И правда, есть такая ловушка. И если человек попадется в нее, то второй ее этап уже неизбежен - это "почивание на лаврах" - растрачивание достигнутого уже уровня, подбивание реальности под заранее выверенные шаблоны и как следствие - утрата и реальности и знания, превратившегося в мертвую схему. Таким образом, мудрец, решивший, что он знает, становится простым человеком. Но это с одной стороны. А с другой стороны, что такое этот "простой человек"? Если это состояние, противоположное состоянию мудреца, то чем же оно ему противоположно? - Умэнь говорит, что "простой человек" противоположен "мудрецу" тем, что он еще не обрел знания, в то время как "мудрец" противоположен "простому человеку" тем, что он не решает того, что он знает (что-либо). Неужто и вся разница, достопочтенный Умэнь? Но если простой человек, это тот, кто не знает, то все равно же он как-то действует, даже если он и не знает того, что "не знает". И даже если он не задумывается над этим. Стало быть, действует по каким-то априорно сложившимся стереотипам, руководствуясь (при этом) скорее инстинктом, чем разумом. Или, иными словами, скорее телом, чем сознанием, ибо все инстинкты в сущности сводятся к одному - к инстинкту самосохранения ради продолжения рода. Но, с одной стороны, инстинкт слеп и неразумен и не в состоянии разрешить те задачи, что ставит перед ним рассудок того, кто выбрал его себе в качестве проводника, вынуждая его проходить через все новые и новые неприятности, заставляя тем самым вращать колесо сансары и ввергая в пучину привязанностей. С другой стороны, это происходит не потому, что инстинкт сам по себе плох - на своем уровне он и уместен, и необходим, - а скорее потому, что подменяет собой мысль по принципу "природа не терпит пустоты" и лишь постольку, уже преломившись через уровень архетипов, вносит разлад и сумятицу в сознание. Иное дело, если взглянуть на инстинкт сам по себе. Действуя инстинктивно - это, как уже было сказано, действуя не задумываясь. А это значит, что реальность и реакции на нее ничем не опосредуются, мгновенно схлопываясь друг с другом. Но "мгновенно схлопываясь" - не есть ли это предел желаний и мудреца? Но только для него это значит нечто совсем иное, чем для обычного человека, - для него это значит поднять себя до такого уровня адекватности с реальностью, что любая ее задача, с одной стороны, всегда будет безупречно разрешена, а с другой стороны - не потребует каких-то внутренних движений и затрат на ее разрешение, ибо глубина твоей личности столь велика, что вместит в себя любые головоломки бытия столь же непринужденно, сколь обычный человек, скажем, спит или ест (процессы, как говорят физиологи, необычайно сложные, и чтобы живые существа смогли овладеть ими, природе понадобились миллиарды лет). Но для этого одного "обретения знания" мало. Способность к достижению свободы - это мудрость, но высшая мудрость - это способность к пребыванию в свободе, пребыванию, рефлектированному в самого себя и там самым уже не требующему размышлений. Мудрец, решивший, что он знает, снова становится простым человеком. "Каждый день он откликается всему сущему, но его сердце пребывает в покое" (Гуань-иньцзы). Или, иными словами, до тех пор пока наличное бытие выступает как простое условие достижения свободы, оно находится во враждебных отношениях с более высоким формообразованием, постоянно отвлекая сознание от него на себя и требуя участия в динамике своих процессов, терроризируя волю дилеммой “или-или”: “Будда Великого постижения и Всепобеждающей мудрости пребывал в медитации в течение десяти кальп, но не смог претворить высшую истину и не смог обрести истинное освобождение.” До тех пор, пока высшая форма существования сознания нуждается для своего становления в противостоянии с низшей, борясь с ней за время, силы и выбор единства воли, она еще не выполняет своей основной задачи - преображения предыдущей ступени и ее растворения в более высокой ткани бытия и полного поглощения высшей ступенью: “ Владей и телом, и сознанием, тогда не будешь мечтать о знатном титуле”. Сянъань, висящий на дереве Наставник Сянъянь говорил: "Вообразите человека, который висит на дереве, уцепившись за ветку зубами. Он не может ухватиться за ветки руками, а под ногами его нет опоры. В это время внизу кто-нибудь спрашивает его: "Почему Бодхидхарма пришел с Запада?" Если висящий на дереве человек промолчит, он обнаружит свою неспособность ответить на вопрос. Если он откроет рот, он упадет и разобьется насмерть. Что же ему делать?" Умэнь заметит: В такой момент самое изощренное красноречие оказывается бесполезным. Даже если вы выучите назубок все слова Канона, они тоже будут бесполезны. Когда вы сможете ответить на этот вопрос, вы придете к жизни, если прежде шли дорогой смерти, и придете к смерти, идя дорогой жизни. Если вы не сможете ответить, вам остается только дождаться пришествия Майтрейи и спросить у него. Сянъянь - воистину редкостный злодей. Его яд отравляет весь мир. Он запечатывает уста монахов И заставляет их смотреть глазами мертвецов. - И правду сказать, ну разве что может быть ужаснее, чем описанная ситуация? И так-то несладко висеть, словно груша, буквально из последних сил цепляясь зубами за жизнь, и мало того, что никакой подмоги, еще и находится наглец, осмеливающийся отрывать от этого жизненно важного занятия! И ведь попробуй не ответь: не ответишь - значит поменял жалкую привязанность к своей бренной оболочке на свободу духа, который единственно и составляет смысл жизни. А к чему, спрашивается, жизнь без смысла? Лишенный смысла, превращаешься в ходячего мертвеца, и сама-то жизнь, как вдруг начинаешь понимать задним числом, не особо и нужна без своего смысла. "Конец, конец, огарок догорел... Жизнь только сказка в пересказе глупца и ничего не значит", - ну какая же радость в таком вот бессмысленном прозябании? А если ответишь, то это будет последнее, что ты сделаешь: и ответить-то до конца не успеешь, как тебя не станет. Вот, значит, какую парадигму Санъянь задает своим ученикам: либо жизнь без всякого смысла, либо смысл ценой самой жизни. Б-р-р-р... Однако, если задуматься, не так уж мало народу поразвешено вот так-то на деревах: многие ведь, когда речь заходит о духовности, об Освобождении, о Великом Пути, начинают согласно кивать головой: да, да, мы, дескать, всеми руками... Однако же попробуй, заставь их сделать какие-то реальные шаги в эту сторону: сразу окажется, что руки держат нити от столь важных дел, что попробуй их только отпусти: тут же разобьешься. И страх - основная пружина обыденного сознания - продолжает держать их в стальных клещах, лишь чуточку отпуская в тех случаях, когда ему особенно покорствуют, да и то ненадолго. "Так тихими шагами жизнь подходит..." И чем ближе подводится такое сознание к роковой черте: так все таки, как насчет смысла жизни? - тем судорожнее напряжение в челюстях. Вот это то напряжение и воспроизвел Санъянь в своей притче, воссоздав в ней ту извечную преграду, что стоит на пути перехода сознания от низшего плана к более высокому, и единственно из-за которой только сильным духом дано подняться над прахом этой жизни. Это судорожное напряжение является и ключом к данному гунъаню: только до тех пор, пока испытываешь его, мир видится глазами мертвеца. Избавься от него, и ты придешь к жизни, если прежде шел дорогой смерти, и смерть уже будет не страшна, ибо ты пойдешь к ней дорогой жизни, не знающей потерь... В одном старинном предании рассказывается о том, что во времена седой древности жил один даосский отшельник, имя его до нас не дошло. Предание повествует о том, что как-то - его собрались казнить на берегу моря, а он спросил: "Зачем вы отнимаете у меня жизнь? Или вы думаете, что между жизнью и смертью есть какая-то разница?" - "Да, есть", - ответили ему. - "Но ведь это все равно что разница между сушей и морем. Или вы думаете, что по суше лишь можно ходить, а по морю нет?" - "Конечно", - ответили ему. Он рассмеялся и сказал: "Ну тогда я, по-вашему, должен утонуть", - и с этими словами вступил в воду, и пошел по воде "аки по суху". Ошарашенная стража не посмела его задержать. Так он и ушел в неизвестность. Еще там рассказывалось о том, как он парил, словно птица, в глухих горах, стоя на облаке. Лицо его было при этом преисполнено глубочайшей сосредоточенности. На вопросы о том, как этому научиться, он отвечал, что надо всего лишь перевернуть в сознании Небо и Землю, и представить себе, что ты стоишь вниз головой, а затем - что падаешь вниз головой.”И тогда”:говорил он,-” Если ты это сделаешь, то ты воспаришь среди звезд, если страх, конечно, не помешает.” Рассказывалось в этом предании и еще о чем-то, но я, к сожалению, не упомнил остального. Наставление Если твое сознание не меняется, ты утонешь в океане дурмана. Если твои слова не повергают в изумление толпу, ты погрузишься в пучину обыденщины. Но если в свете искры, высеченной из камня, ты сможешь отличить посвященного от невежды и при вспышке молнии сможешь отличить смерть от жизни, тогда ты порвешь все путы и возвысишься, как заоблачная скала. Но знаешь ли ты, что такой момент существует? Чтобы это проверить, приведу пример. Пример Отшельник с Лотосового пика выставил свой посох и дал собравшимся следующее наставление: "Когда древние попали сюда, почему они не захотели остаться здесь?" И сам же ответил: "Потому что они не набрались сил в дороге". И еще он говорил: "Что же в конце концов?" И сам же ответил: "С посохом на плече, не смотря на людей, я ухожу за тысячу вершин и десять тысяч пиков". Сюэдоу, гунъань № 10
Kukas: ...Когда ребенок только попадает в этот мир, то все ему ново, незнакомо, все интересно. Он не устает исследовать и познавать. Пока бытие раскрывается перед ним все новыми и новыми гранями, пока оно несет в себе желанную таинственность, оно свято. Пока ты живешь в пред-ощущении тайны, и твоя жизнь направляется желанием раскрыть ее, пока божественная игра мироздания ведет за собой твое бескорыстное вглядывание в нее, смысл жизни твоей не пропал. Но что же происходит дальше? Дальше, как известно, происходит взросление, а с ним - и необходимость трудиться "в поте лица своего". И тут предстоит первое испытание духу человеческому. Ибо человека, независимо от того, насколько весом уже набранный багаж, заставляют начинать заниматься обеспечением своего существования, а дальнейший путь познания с этого момента вступает в противоречие с необходимостью как-то добывать хлеб насущный. Одновременно с этим происходит качественное изменение требования к содержанию познания - здесь, в предметном мире уже нечего познавать, пора из наличного бытия переходить к более внутренним вещам. Вот это-то двойное препятствие и служит основной причиной остановки внутренней жизни у подавляющего большинства людей. Ну а инстинкт стадности - это уже, так сказать, добавка сверху. Что же происходит затем? - Мир из носителя живой тайны, уводящей в бесконечность чертогов Великой Пустоты, превращается в источник простого существования для существования, уподобляясь обычному свиному корыту. А так как всякая тавтология нестерпимо скучна, то существование ради существования, будучи лишено своего высшего смысла, становится возможным только благодаря привычке и терпению. А что может больше изматывать, чем рабская привычка и рабское терпение? Какие уж там силы... В конце концов, так же покорно, как человек жил, так же покорно и уходит. Так возникает старость; старость - это все, что ограничивает индивида, все, что заставляет его жить не для своего внутреннего, но для пресловутого родового бытия, по определению поглощающего всякую индивидуальность. В этом покорном согласии с ничтожностью субъективной цели заключено внутреннее понятие механизма старости. Но можно сказать и наоборот (особенно если исходить из энергетического аспекта) - именно родовая всеобщность механизма старения объявляет войну индивидуальности внутри самой индивидуальности, именно через старение родовое начало возвращает себе отпавшего было от него индивида, и старость и следующая за ней смерть есть торжество рода над индивидуумом, и это торжество есть торжество усталости над напряжением жизни, торжество мимолетных казалось бы и мелких уступок, торжество жажды покоя и небытия, наконец, торжество слабости над силой, - и главное, ни на миг нельзя забывать, что любое внешнее обрамление родового бытия, - будь то социальное, психологическое и пр., - есть не более чем наружное проявление внутреннего давления скрывающегося в каждом из нас мощного источника родового императива, действующего настойчиво и подспудно через все сферы, начиная от психофизики, и кончая личным бессознательным, но в первую очередь все-таки проявляющегося через биологические механизмы старения. Но где же тогда выход, как его найти? - Вернемся к ребенку. Свежесть бытия - это ведь всегда неожиданность его ракурсов, того, как оно повернется к тебе, какой своей стороной. А готовность к неожиданности - это всегда спонтанность реакций, действование не по схеме, а по обстоятельствам и потому, что ты хочешь из них извлечь. А любое обстоятельство - это всегда испытание силы твоего я, его готовности отстоять свободу и избранный им смысл жизни, ибо смысл есть то, за что надо бороться, а в награду за это он не есть нечто постоянное, застывшее в себе, он дышит и развивается, он меняется, становясь глубже и полнее. Что с того, что глубина созерцания еще не достигает психофизического дна? Высота и величие Цели не дадут пропасть даром ни одному усилию, пусть даже тело и унесет рекой Времени, словно обветшавшую одежду, драгоценная завязь Духа останется и будет зреть от рождения к рождению, вынашивая плод Окончательного Преображения. Итак, таков выбор, стоящий перед любым из нас - либо слепое ковыляние по жизни, не требующее никаких усилий, но в конце концов отнимающее все силы, либо - путь по лезвию ножа, когда каждое мгновение подобно вспышке молнии или искре, высеченной из камня, ибо каждое мгновение обладает абсолютной полнотой бытия. Немногим и по силам этот подвиг - ведь для такой жизни нужно немалое мужество, абсолютная спонтанность, абсолютная самодостаточность, способность не мигая смотреть в распахивающиеся бездны бытия, - словом, все те качества, что столь усердно культивировались чаньскими наставниками. Каким далеким становится такой человек от сонной пучины обыденщины! Тонкость и глубина рефлексии отделяют от толпы не меньше, чем тысяча вершин и десять тысяч горных пиков. Люди замечают его только тогда, когда он повергает их в изумление, но он при этом проходит сквозь них ни разу даже не обернувшись в их сторону. Наставление Если из-за горы поднимается дым, значит там есть огонь. Если из-за забора высовываются рога, значит там есть буйвол. Понять три, когда называют одно, определить цену с одного взгляда - вот повседневная еда и питье монаха. Пребывает там, где обрываются все потоки, всплывает на востоке и погружается на западе, плывет по течению и идет потоку наперекор, по своей воле дает и отбирает - кто же это такой? Пример Император династии Лян У-ди спросил великого наставника Дамо: "В чем высший смысл святых истин?" Дамо ответил: "В беспредельно открытом нет святости". Государь спросил: "Кто говорит со мной?" Дамо ответил: "Неведомо". Сюэдоу, гунъань № 1 Да, действительно, истоки чань лежат в самых обычных, банальных вещах. Пропустить средний член, но при этом не ошибиться в выводах, в мелочи увидеть отражение главного, проявить наблюдательность и смекалку там, где казалось бы, все проще простого, - вот реальные истоки знаменитой чаньской интуиции. Но то, что легко в малом, оказывается трудным в большом. В чем же тут дело, ведь казалось бы, механизм и в малом и в большом один и тот же? Средний член, - это, по сути, то внутреннее, через что мы связываем данное нам явление, и то, что из него следует - будь то отношение причинности, присущности и т.д. То, что рога есть принадлежность буйвола, или то, что дым исходит от огня - это наш опыт, это то внутреннее содержание нас самих, что позволяет нам смело прогнозировать реальность, постигая ее через соотнесенность со своим внутренним. Но это когда дело касается внешних вещей. Ведь в этом случае наше внутреннее является таковым, в сущности, только по форме, содержание же оно черпает все равно извне. Но если мы переходим от внешнего эмпирического бытия к более трансцендентальному, то дело, конечно, таким же образом обстоять не может. Если речь идет о душевной жизни, то тогда, казалось бы, средним членом должно служить умение перевоплощаться в другого человека, увидеть его как бы изнутри, т.е. воспроизвести в самом себе. Однако этого недостаточно, ведь простое со-страдание, со-чувствие лишь произведут еще одного страдальца и тем самым только усугубят положение первого, укрепив его уверенность в реальности своего страдания. Поэтому, чтобы понять человека и в качестве conclusio действовать адекватно по отношению к нему, помимо этого перевоплощения должна присутствовать еще и способность к критической рефлексии, исходящая из самосознания. Правда, справедливости ради надо сказать, что самосознание, конечно, присутствует и в первом случае, но там оно выступает как нечто пассивное, как форма наличия внешнего опыта и не более. Здесь же от самосознания требуется нечто большее: оно должно воспроизвести состояние другой души, а затем соотнести его ограниченность с понятием Я как с абсолютной истиной душевной жизни; понять, что ложно в этом состоянии и найти выход из ложности пребывания в нем, а затем еще и выстроить свои действия в соответствии с необходимостью этого выхода; причем это разложение по пунктам, как правило, существует только в мысленном анализе, тогда как в действительности все происходит одновременно. Вся эта душевная работа и играет здесь роль среднего члена, и ее сходство с внешним опытом в том, что как в первом, так и во втором случае самосознанию не обязательно в полной мере эксплицировать средний член на понятийном уровне для успешного перехода к выводу, различие же заключается в том, что в первом случае этот процесс происходит вполне механично в силу независящих от субъекта условий достоверности эмпирического умозаключения, во втором же случае умозаключение совершается через внутреннюю свободу выбора того, каким образом субъект определит себя по отношению к душевной реальности. Конечно, и здесь, как и в эмпирическом бытии, опыт играет большую роль. Так же как охотник сразу видит по шевелящимся кустам, кто там идет - медведь или олень, так же и опытный душевед с ходу распознает, кто и какой человек перед ним. Разница только в том, что во втором случае требуется гораздо большая свобода и пластичность духа: умение без труда перевоплощаться, независимость от обывательских оценок, или, что то же самое, внутренняя честность, способность к спонтанным действиям etc. Однако, до тех пор, пока эти душевные усилия опосредованы разделением на субъект и объект, на свое я и чужое, ни о какой мгновенной чаньской реакции, ни о каком "действовании всем естеством", как выражался Линь-цзы, не может быть и речи. Ибо все другие различия, кроме правды и лжи, искренности и фальши сами, в свою очередь, являются ложными, удаляющими от сути дела опосредованиями. Это так, поскольку размышление есть соотнесение данного явления с истиной его понятия, соотнесение же имеет своей предпосылкой первоначальное не-присутствие себя в этой истине. А момент поиска ее в себе и есть момент разрыва между реальностью и реакцией на нее. Этот разрыв есть мера косности нашего сознания и закрепощенности его субъект-объектными и прочими догмами, а так как природа явления в своей видимости многообразна и случайна, то реагировать мгновенно на любое явление можно, лишь пребывая во всеобщей для всей природы явлений истине, а таковой может быть только самосознание в абсолютной чистоте, то есть всегда внутреннее, и в то же время имманентно-трансцендентное, всегда субъект, но именно поэтому лишенный каких-либо определений и потому вечно - ускользающий, но ничто не может ускользнуть от него... "Тут один монах спросил: "Коль скоро вы не пребываете в ясности, за что вы держитесь?" Чжаочжоу ответил: "Я и этого не знаю". (Сюэдоу, "Письмена Лазурной скалы", гунъань № 2. - прим.) Здесь средний член исчезает, утратив всякую определенность и ограниченность, а вместе с ним растворяются в нем обе посылки, так как время, отдававшееся до этого на "предпочтение и выбор", уже не нужно. Реальность и реакция на нее сливаются, так как между ними нет ничего, кроме чаньской Пустоты. Другими словами, здесь речь идет о реальном приобретении сознанием нового измерения, т.е. о выходе на третий план. И тогда, овладев его активностью, в любом событии оно оказывается сразу же в самой его сердцевине. Но высший пилотаж - это, конечно, мышление в понятиях. Миновать все промежуточные пункты и точно попасть в цель - для этого нужна такая цельность разума и воли, что автору остается только замолчать в немом восхищении. В чем основание чувства необходимости, сопровождающего любой опыт? - Если мы, например, не будем слушаться того, что говорят нам наши ощущения, то мы быстро потеряем их источник. Основанием чувства необходимости эмпирического бытия является разрушение тела, смерть. Точно так же обстоит дело и с любой другой реальностью - основание чувства необходимости, сопровождающего какой бы то ни было опыт, есть угроза уничтожения этого опыта. Чувство необходимости заставляет нас подчиниться тем условиям, которые диктует нам необходимость самосохранения в данном опыте. В то же время такая, например, реальность, как сон, вообще не сопровождается чувством необходимости, поскольку с одной стороны, любые действия, заканчивающиеся в реальном опыте трагически, во сне заставляют нас в худшем случае проснуться в холодном поту, а с другой стороны, так как даже для того, чтобы понять то, что ты находишься в реальности сна, требуется выйти из нее, то есть проснуться. Эмпирическое бытие в этом смысле стоит выше сна, чувство неоходимости растворено в эмпирическом опыте и составляет его костяк, однако, чтобы постичь основание этого чувства, уже требуется выход на другой уровень, так как мысль уже не принадлежит эмпирическому опыту. Если реальность сна еще не сопровождается чувством необходимости, то реальность разума (Душа в данном аспекте анализа соотношения опыта и его чувства необходимости не обладает самостоятельной реальностью, но она вольна выбирать, к какому чувству необходимости ей присоединиться и какому опыту следовать как основополагающему. - прим.) уже трансмутировала это чувство, неся его основание в себе самой. С другой стороны, чувство необходимости появляется одновременно с волей и составляет с ней единство, так как воля проявляется только там, где присутствует чувство необходимости, заставляющее ее себе подчиняться. (Сфера воображения, могущая на первый взгляд показаться опровержением категоричности данного утверждения, на самом деле таковым не является. Действительно, на первый взгляд, чувство необходимости в воображении подменено желаниями воли, однако, само наличие таких желаний говорит лишь о расщеплении воли между чувствами необходимости противоположных реальностей (и теми ценностями, которые они диктуют), вытесняемом в бессознательное и компенсируемом через сферу желаний и фантазий. - прим.) В эмпирическом опыте чувство достоверности и воля разъединены, так как чувство достоверности дается воле внешним образом. С другой стороны, в любой реальности у воли только два выбора - либо следовать чувству необходимости, либо не следовать ему. А так как воля в своем непосредственном проявлении всегда - это воля к жизни, то свобода воли во внешней достоверности носит иллюзорный характер. (Если человек по какой-то причине выбирает неповиновение эмпирическому чувству достоверности, то он всегда делает это, исходя из другого, более высокого уровня. - прим.) С другой стороны, чувство необходимости есть простое проявление данности опыта. И то, как оно дается, необходимо рассматривать как признак данности имеющегося опыта. Однако, что такое данность опыта внешним образом? - Это значит всего лишь то, что форма существования субъекта опыта не зависит от него. Следовательно, не зависит от него и его собственное волеизъявление, направленное на пребывание в данной форме. Стало быть, не зависит от него и его существование: - оно длится до тех пор, пока форма позволяет его длить, т.е. субъект целиком и полностью положен на произвол своей формы существования. (Парадокс здесь заключается в том, что субъект в рассматриваемой форме волен только в одном моменте, но в таком, которого воля всеми возможными способами избегает: - в возможности лишиться своего существования раньше, чем того пожелают его условия,. - прим.). Во внешнем опыте субъект целиком устремлен вовне. Вовне устремлена его воля, вовне положена его цель... Вследствие преходящности такой цели преходяща и обладает временным характером и форма ее осуществления. Во внутреннем же опыте чувство необходимости, дающее опыту право на реальность, является одновременно и чувством свободы. Если во внешнем опыте необходимость выступает определяющей, а свобода, как выяснилось, носит иллюзорный характер, то во внутреннем опыте все наоборот - определяющей выступает свобода как следование воли самой себе, а иллюзорной - необходимость как возможность произвола, во внутреннем опыте враждебного свободе, точно так же как во внешнем опыте свобода противостоит необходимости. Иными словами, свобода внутреннего опыта есть необходимость лишь постольку, поскольку она по причине своей всеобъемлемости является также свободой отсутствия этого опыта. “А правда на самом деле в том, что чем человек сильнее душой, чем больше он знает, какой бы жизненный путь он ни избрал, путь этот кажется ему все уже и уже, пока в конце концов он не перестает видеть его перед собой, а только делает то единственное, что должен делать...” (У. Ле Гуин “Волшебник Земноморья”, ч. 1, гл. 4) На "беспредельных просторах" лезвия бритвы о святости и думать-то некогда. Да и можно ли назвать святостью простое следование Долгу? Но подойдем к этой проблеме с другой стороны. Святые истины ведут, конечно, к святости. (Словом "Святость" В.В.Малявин переводит иероглиф "ШЭН", который имеет два основных значения: святость, святой и мудрость, мудрец, совершенно-мудрый.- прим.) А святость в понимании буддистов - это то самое просветленное состояние открытости всему миру. Следовательно, их смысл - бесконечно-внутренняя "не-ясность", амбивалентно-беспредельная открытость как в бесконечность себя, так и в бесконечность мира, впрочем, амбивалентная только в профаническом сознании. С другой стороны, законы мироздания таковы, что насколько поднимаешься вверх, настолько же прозреваешь вниз. К примеру, рафинированная утонченность ведет к куда более болезненному восприятию фальши, поэтому, чем чище, чем свободнее от косвенного целеполагания конечного "я" мысль, тем ярче и отчетливее видна тварная природа человеческого существования, тем более невыносимо душной кажется пучина обыденщины. И поэтому, просветленный не может просто наслаждаться своим пребыванием в беспредельной открытости, ибо как только его субъективная цель - достичь этого пребывания - достигнута, его я, бывшее субъектом этой цели, исчезает, его воля из личной превращается во всеобщую, то, что прежде ставилось как цель перед самим собой, теперь ставится как цель по отношению ко всем живущим, причем иначе и быть не может, ибо стоит ему не пожелать служить миру, как неразрывная связь с ним, а значит, и со своей единой с ним сущностью разрушится, и произойдет перевертыш, выпад из беспредельно-открытого. Или, другими словами, собственно пребывание в беспредельно-открытом и подвижничество духа в отношении остального мира - это одно и то же. И поэтому беспредельно открытое - это, конечно же, не успокоившаяся, самодовольная, для себя самой благоухающая "святость", а колоссальное напряжение духа, сознающего, в своей свободе, что коль скоро пребывание в состоянии Просветления целиком и полностью зависит от субъективного усилия, то и утратить это состояние можно в любой момент, стоит лишь дать слабину эгоизму своей психофизики. Такова, вкратце, суть ответа Бодхидхармы. Но и лянский император был не лыком шит. "Если смысл святых истин в том, что ты сказал, то каким же образом беспредельно открытое может совмещаться с конкретной индивидуальностью?", - примерно так можно передать его вопрос. Впрочем, по своей сути он ничем не отличается от вопроса монаха к Чжаочжоу. Ничем не отличается от ответа Чжаочжоу и ответ Дамо своему собеседнику. Понятное дело, император остался очень недоволен, ну тут уж ничего не поделаешь. Вдыхая, он не пребывает в мире теней. Выдыхая, он не касается мира вещей. Чаньский афоризм (из сб. "Избранные чаньские изречения") Дыхание - воистину удивительная вещь. Одна из фундаментальнейших потребностей организма, такая же постоянная, как работа сердца, оно может не замечаться годами, но при первом же обращении внимания на себя оно моментально подчиняется контролю сознания. Сугубо физиологическая функция, оно тем не менее напрямую связано с нашим психическим состоянием (например, когда говорят "перехватило дыхание"), а "правильное" или "неправильное" дыхание через длинную цепь опосредований связывает нашу жизненную силу и здоровье с экзистенциальным планом, являясь, таким образом, важнейшим рычагом интегрального принципа и нанизывая на себя все планы человеческого бытия. Недаром и йоги, и буддисты и даосы так много возились с ним, ведь дыхание, это самой природой созданный символ, одновременно и простота и глубина. Следовательно, как и у всякого символа, у него есть своя, глубоко спрятанная сущность. Где же ее искать? Если дело обстоит так серьезно, то видимо, только у истоков человеческого бытия. Обратимся к акту рождения и исследуем, каким образом дыхание начинает сопровождать человеческое существование с его первых мгновений. (Само собой разумеется, что вопрос о происхождении дыхания рассматривается здесь не с психологических и эмпирических, а сугубо с феноменологических позиций. - прим.) Китайская медицина утверждает, что весь внутриутробный период человек проводит в состоянии, называемом ею Чистая Инь. С момента своего зачатия и до появления на свет человек не выступает ни причиной, ни условием своего существования. Ибо причина его существования - оплодотворяющая энергия отца, а условием является защищающая и питающая его материнская утроба. Он лишь пестуется и вскармливается, пребывает в абсолютном покое, идеальной гармонии между потребностями своего роста и притоком вскармливающей его материнской субстанции. Не ведая забот, не беспокоясь ни о чем... Он полностью зависит от принявшего его в себя чрева, но и само чрево, в свою очередь, полностью подчинено его нуждам. Но вот наступает момент, когда содержание перестает устраивать та форма, которую оно до этого имело. Те условия, в которых росла и развивалась новая форма жизни, выполнили свое назначение и исчерпали себя, и ей требуется для своего дальнейшего развития выход за их рамки, ставшие ей тесными. Однако, цель развития зародыша есть не что иное, как обретение им способности к самостоятельному существованию. И чем ближе он к этой цели, тем тяжелее материнскому началу носить его в себе,полностью обеспечивая его нужды. И, таким образом, к моменту начала родов необходимость начала собственного существования одновременно есть неспособность женского организма носить его в себе далее. И плод и питающая его утроба - оба одинаково несвободны друг от друга, однако для матери это прежде всего несвобода необходимости питать в себе другое существо, а для плода это несвобода полной зависимости от этого питания. Но если мать вполне осознает эту зависимость, то ребенок не только не обладает этим осознанием, но и вообще каким бы то ни было сознанием, кроме только формирующихся интерорецепторных ощущений, во-первых, крайне смутных и неопределенных, а,во-вторых, развивающихся синхронно с ростом и развитием плода, и потому не имеющих никакой необходимости опережать его чисто биологическое развитие. Т.о. не только питание, но и обретение независимости от этого питания на данном этапе также зависят от вмещающей его в себе утробы. Однако, наличие ограждающей зависимости от чего то - есть отсутствие необходимости сознания того, от самостоятельного взаимодействия с чем эта зависимость оберегает (все последующие инфантильные проявления в психике основаны на инверсии этого закона, ибо в своем невротическом перевертыше он звучит следующим образом: если я хочу от чего-либо оградиться, я должен впасть в какую-то зависимость, которая меня будет охранять и оберегать, лишая необходимости нежелательного соприкосновения с кажущейся мне враждебной реальностью. Т.о. теория, объясняющая все невротические синдромы как регрессивное желание вернуться в матку, получает здесь неожиданно новое звучание - прим.) В данном же случае этот закон служит основанием отсутствия сознания вообще. И поэтому причиной, побуждающей плод к обретению выходящего за рамки тела сознания, может послужить только отчуждение от него той среды, в которой он взращивался.Это отчуждение по необходимости должно произойти еще до того, как плод выйдет наружу. Его физиологическим коррелятом, по всей видимости, служит первая волна внутриматочных сокращений. Отсюда следует несколько важных выводов. Во-первых, внутренняя неоходимость перехода воспринимается как навязанная извне. Отсюда трагическое ощущение утраты Единства и Безмятежной Гармонии, как навязанное фатальным вмешательством извне, ощущение, постоянным лейтмотивом проходящее практически через все космогонические мифы архаического периода. Во-вторых, становится ясна до-объектная природа дуализма сознания. Есть Я, как нечто страдаюее, и лишь во вторую очередь, как страдающее от чего-то, находящегося вне Я, а последующее послеродовое облегчение, испытываемое младенцем после невыносимо мучительного прохода по внутриматочному каналу, заставляет сознание радостно принимать самобытность окружающего его мира и служит причиной страха перед отказом в предикате реальности окружающему его миру объектов. Ибо если его убрать, то все же остается НЕЧТО пугающее, как своей враждебностью, так и неопределенностью. В этом, кроме того, кроется глубокая метафизическая причина возможности перевертыша в ту пропасть, что лежит между постиженим иллюзорности вещей и обретением Истинно Недуального Сознания. Итак,плод испытывает необходимость выйти наружу. Каковы же первые мгновения его встречи с миром? - - То, что новорожденный встречает в самый первый момент своего появления на "белый свет", пожалуй, нельзя никак определить. Ведь у него еще отсутствует то, что вообще может определять. Ибо то сознание, что он получил в утробе матери, нельзя назвать “определяющим”. Перефразируя Сэн-цаня - нет объектов, нет и воспринимающего сознания, однако, коли сознание появилось , оно становится самостоятельной силой, и внутриутробная борьба за выживание, противостоящая волне внутриматочных сокращений, заставляет эту силу действовать, вводя тем самым уже имманентную младенцу причину появления на свет, и уже по своему генезису сознание есть сила, стремящаяся ограничить, или определить то, что ей противостоит. Однако,первая точка приложения силы сознания никаким иным предикатом, кроме этой первичности, по своему определению иметь не может, и поэтому единственное что можно установить, - это момент некоего перехода, некоего изменения как такового. И то, во что произошел этот переход к появлению, следовательно, может иметь один - единственный предикат - предикат бытия как такового, абсолютно абстрактного, и потому чистого бытия. Однако, этот переход совершен от полного небытия, или Отсутствия, которое поэтому первично по отношению к бытию. Следовательно, в первый момент пребывания в бытии, то есть в первый момент появления сознания его содержанием становится не бытие, а ничто. Иными словами, первый миг появления сознания есть рефлексия его прошлого отсутствия. И это ничто, как полное отсутствие бытия, есть первое содержание сознания.
Kukas: Во второй момент пребывания содержанием сознания становится весь первый момент целиком, т.е. теперь в качестве его содержания мы имеем переход от абсолютного ничто к чистому бытию с удержанием обоих этих моментов. Следовательно, в сознании уже присутствует некоторая последовательность, которую оно и постигает в третий момент своего существования. Эта последовательность здесь разворачивается в трех акциденциях: во времени, как переход от прошлого к будущему, где настоящее становится доступно сознанию ценой превращения в прошлое, а будущее - это та сила, что давит на настоящее, заставляя его становиться прошлым; в пространстве, как низ и верх - ведь низ и верх определяются через схему тела, и так как природой предопределено рождение головой вперед (для чего плод специально на восьмом месяце переворачивается), то, следовательно, нижнее есть то, из чего ребенок вышел, а верхнее - то, куда он направляется, а также как свет и тьма. (То, что структура и положение этих акциденций в сознании существенно определены их генезисом, можно подтвердить хотя бы тем, что если, например, мы разовьем и доведем до конца начальные направленности в пространстве, то мы получим космологические Небо и Землю (Тянь и Ди), где Небо есть то, во что мы упираемся головой, а Земля - то, на чем покоятся наши подошвы (см., например, миф о Пань Гу). Отсюда, кстати, становится понятнее и их трансформация в Инь и Ян, как восхождение к онтологической сущности. Также легко объяснимы через такую дедукцию мифология Золотого Века и многое другое. То, каким образом, развитое сознание черпает из акта своего рождения мифологемы. философемы и т.п., в данном исследовании не рассматривается. - прим.) Но, помимо всего прочего, особенно важен третий момент существования сознания тем, что, так как все выше описанное постижение происходит внутри самого сознания, то следовательно, третий момент есть момент зарождения содержательности самосознания. Таким образом, здесь мы наглядно видим, что пространство и время непосредственно порождены самосознанием. Само же самосознание, в свою очередь, не может быть порождено ничем иным, кроме как актом воли, дающим толчок к постижению и самому этим толчком являющемуся. Можно сказать, что третий момент со всеми своими экспликациями сам, в свою очередь, порожден актом воли как первым проявлением я. Что мы имеем на третий момент? В сознании действуют три силы: первая - это, как уже указывалось, субъективная воля, вторая - это, несомненно, инстинкт, созревший в утробе вместе с организмом как его неотъемлемая часть и потому занимающий в сознании место его первого содержания, и третья сила, возникшая из своеобразного сочетания первых двух, - это, с одной стороны, инстинктивно-рефлекторная реакция на родовой стресс, цунами ощущений, производящих в новорожденном сознании эффект ни с чем не сравнимой для взрослого вспышки, почти удара, а с другой стороны, - сильнейшее воздействие, оказываемое этой реакцией на противостоящую ей волю. Сколь велико бы ни было облегчение, возникающее после выхода из мучительных тисков родового канала, внутриутробная безмятежность не может вновь вернуться, и новый мир должен внушать тревогу хотя бы своей абсолютной неизвестностью и уж, во всяком случае, абсолютной несхожестью с бывшим до этого существованием. Эта третья сила есть, таким образом, страх. Можно сказать, что страх - это реакция тьмы на свет, которая действует на то, в чем заключено единство их обоих. Итак, в новорожденном мы имеем сознание, крепко зажатое в тиски: с одной стороны, подавляющее обилие впечатлений грозит смести то, что их воспринимает, с другой стороны, острая реакция инстинкта на незащищенность организма в результате его выхода из материнской утробы. Этот опаснейший момент перехода от одного бытия к другому младенцу надо как-то преодолеть, чтобы не погибнуть, и в этом моменте преодоления должны быть заключены из исходящих условий одновременно и воля, противостоящая напору ощущений, и инстинкт, защищающий организм от гибели, и порожденный экстремальной ситуацией страх. Этим моментом и выступает Первый Вдох. Однако, если действие воли - это противостояние, а цель инстинкта - это защита и сбережение, то что делает страх? - Он заставляет волю идти на компромисс, и хотя она не может полностью капитулировать перед захлестывающей новорожденное сознание силой чувственного материала, - ибо такая капитуляция просто-напросто означала бы смерть,. - но он заставляет ее признать самобытность, самостоятельность чувственной достоверности, и, в свою очередь его, сознания, определяемость и зависимость от нее. (Разумеется, что все процессы, описываемые здесь происходят только непосредственно, их форма протекания- сознание в себе, но не для себя; действующие в сознании силы еще не в состоянии быть удержанными рефлексией самосознания и если и даются ему как-то, то в лучшем случае в форме смутного чувства. Для того, чтобы их формой стало понятие, сублимировавшее и подчинившее бы себе их непосредственную стихийность, требуется иное, не физическое рождение, и путь, который для этого надо пройти, длиной с человеческую культуру. А до этого их первозданная реальность должна лечь на самое дно души, чтобы долгое время служить пристанищем для самых глубинных архетипов и, лишь много позднее она получит возможность подняться к свету сознания, вызываемая лишь предель доточением и концентрацией последнего, затем, чтобы поднявшись дать реальность созерцанию самых глубоких понятий, таких как ,например, гегелевское “чистое бытие” и “ничто”, буддистская “шунья” и т.д. - прим.). Эта-то третья сила и подводит итог встрече младенца с новой формой своего существования: он признает свою обусловленность и зависимость от этой формы, и эта зависимость и закрепляется Первым Вдохом. Он как бы впускает в себя то, что его окружает, и за это окружение дарует ему возможность жить в нем дальше. Вот так возникает то, что Фихте называл "естественным мировоззрением", тогда как это сугубое порождение родовой травмы. Что же происходит дальше? Вобрав в себя воздух, младенец, во-первых, обнаруживает, что его способность впускать его в себя не беспредельна, а во-вторых, вслед за вдохом он непосредственно ощущает потребность в прямо противоположном действии. - Действующее я, в отличие от созерцательного, как известно, ограничено. Но если вдох - это вбирание в себя, то выдох - это выталкивание наружу, и если вдохом мы признаем субстанциальность внешней реальности, то выдохом - утверждаем свое существование в этом мире. Конечно, у разных людей количественное сочетание этих трех сил при рождении бывает разным, и видимо, соотношение этих сил и определяет то, что Шопенгауэр называл "изначальной закваской", однако, качественно все три силы, несомненно, стоят у колыбели каждого человека. Последующее развитие человека, какой бы ни была его дальнейшая судьба, заключается во взаимодействии и взаимопроникновении этих изначальных сил. Главное отличие детской психики от взрослой состоит в том, что в ней имеет место слитность всех планов человеческого бытия - от самых высоких до психофизических и соматических, тогда как у взрослого прожитая жизнь разводит эти планы за счет свободного самоопределения в то или иное жизненное русло, в то время как у ребенка они все даны в потенции, имплицитно и потому слитно. В этом же заключается и причина силы детских впечатлений, по своей яркости и глубине намного превосходящих все взрослые, - у ребенка каждое впечатление глубоко символично в космологическом смысле, тогда как взрослому требуется недюжинное развитие медитативных способностей, чтобы приблизиться к космологичности детского мировосприятия, его ни с чем несравнимой свежести. (Сказанное отнюдь не означает, что во взрослом состоянии явления человеческого бытия утрачивают свою символическую всеобщность; однако, хотя она и остается, но ее ощущение уже не дается само собой, и чтобы вернуть ее, сознанию требуется приложить немало усилий). Соответственно, до полного созревания личности (если оно вообще происходит, ибо это отнюдь не природный процесс) человек не может самоопределиться окончательно в вопросе о смысле жизни, и до тех пор он так и живет: между вдохом и выдохом, между жизнью ради самой жизни и жизнью ради субъективной цели, между признанием себя как чего-то опосредованного и вторичного и утверждением примата внутреннего бытия. Все три силы должны окончательно созреть, прежде чем вступить в борьбу друг с другом. Или, другими словами, - субъект должен дойти до такого уровня развития, чтобы быть в состоянии сделать свободный сознательный выбор между этими силами, каждая из которых стремится подчинить его своей цели. Инстинкт служит сохранению индивида как носителя родового бытия, стремясь перетянуть на свою сторону волю и самосознание и подчинить себе, сделав их своими орудиями в борьбе за выживание (на радость дарвинистам). Воля к трансцендентальному имеет своей целью возвысить его до рефлексированного единства всеобщности через примат внутреннего и сама, в свою очередь, не прочь подчинить себе инстинкт, который в этом случае займет место интуиции; страх же как был, так и остается промежуточной силой. Человек может бояться за себя либо как за субъекта родового начала, либо за себя как за субъекта духовных поисков. Все зависит от того, какой выбор он сделает, а уже страх - каким бы он ни был - поможет ему удержаться на выбранной стороне, тогда как противоположный будет его перетягивать на свою. Так как на момент физического рождения в полной мере развита только одна из сил, выбор откладывается до того момента, когда он становится возможным в силу обретения субъектом внутренней свободы над собой. Таким образом, момент рождения физического - есть момент зачатия духовного. Момент духовного рождения в своих этапах есть точное повторение физического: первый момент пребывания на новом уровне реальности есть осознание субъектом всего ничтожества своего предыдущего бытия или, другими словами, любые духовные поиски начинаются с недовольства собой; во второй момент пребывания субъекту открывается существование чего-то более высокого, чем все то, что было прежде, чего то, к чему можно стремиться. Третий же момент есть момент осознания внутренней необходимости той определенности духовного движения, которое непосредственно кристаллизуется в сознании. И так же, как физическому организму требуется длительное время для взросления, проходит большой срок между появлением духовного организма и его становлением. И если "моментом рождения" здесь выступает неудовлетворенность своей жизнью, то на месте становления мы находим глубочайшее преображение всех основ бытия, подчинение индивида новой цели на всех уровнях путем их преображения через проникновение в них самосознания и их высветление светом его рефлексии. Не будем описывать этапы этого роста, они хорошо известны, начиная от способности к концентрации и заканчивая способностью мгновенно находить сущность всякого явления (известной в буддизме как седьмой фактор Просветления - фактор Равностности (санскр.: Упекша), главное, - это то, что окончательное утверждение Новой Цели возможно только и только при окончательном упразднении старой, т.е. в данном случае, в окончательном обесценивании жизни ради самой жизни, что может быть выражено только в утрате страха физической смерти. Со своей стороны, противостоящий ему страх также уничтожается, они как бы аннигилируют в слиянии индивида с субъективной целью, которая сама, впрочем, имеет своим содержанием его вступление во всеобщность Духа. В этой всеобщности нет места никакой иной определенности, кроме как через свободу Духа, никакой иной необходимости, кроме внутренней, и весь материальный мир - не более чем пена на волнах океана сознания. Для реализовавшего такое видение Просветленного, внешний мир - не более чем мираж, обман Майи, который, естественно, не может служить источником его жизни, ибо тот положен в высших уровнях реальности. Вдыхая, он не пребывает в этом мире теней, который для него суть Ничто. Все окружающее для него лишь феномены сознания, которые могут стать самостоятельными вещами лишь в результате Авидьи, т.е. невежества, которому он уже не подвластен. Его выдох утверждает его бытие в себе самом. Выдыхая, он не касается мира вещей. http://www.logosphinx.ru/articles/chan_skiy-gun_an_-s-tochki-zreniya-psihologa.12.html
LaimaIrena: Ojojoj, Kukai, ir uždavei darbo, bet dėkui, reikės skaityti
emipetras: Kukai , mielas Kukai , tai labai intriguojanti tema , tačiau kaip rusas pasakytų ,, все равно это чюшь '' Na , ką tu mielas žmogau čia propoguoji materijos ir materialaus pasaulio kilimo , vystymosi ir žlugimo abstrakcijas . Ar tu bet skaitai Urantijos Knygą . Visą tai galima pateikti ir lietuvių kalba , iš Urantijos knygos , tačiau su aiškiu žmogiškosios sielos vystymosi , jos evoliucijos planu ir chema nuo Žemės iki pat Dievo , tai yra iki pat kosminio centro , taip vadinamo Rojaus Sala . Materialiai , filosofiškai , tikrai gražus tavo straipsnelis , tačiau ir tiek . O kiek tai Kukai , gali padėti žmogui konkrečiai ? Manau , kad visai negali ? Kadangi tai yra filosofinė ezoterinė teorija ir nieko daugiau . Tokių teorijų kaip suvaldyti savo protą , kaip išlipti iš savo proto , kaip ieiti į kitas laiko dimensijas , kaip pamatyti kitus pasaulius - prirašyta milijonai knygų , kurios nieko , visai nieko neduoda sielos transformaciji į amžinybę , kaip asmenybei , kai protaujančiai asmenybei , bet suka žmonėms protą filosofinėse ezoterinėse teorijose .
VaidasVDS : Mažiausiai ko norėtųsi Urantijos Knygos forume, tai klaidžioti tankiose ir nesibaigiančiose žmogiško proto klaidingai suvoktose ezoterinėse džiunglėse...
Rantulija: Vaidas VDS raso:"Maюiausiai ko norлtшsi Urantijos Knygos forume, tai klaidюioti tankiose ir nesibaigianиiose юmogiрko proto klaidingai suvoktose ezoterinлse dюiunglлse..." Del to ,kad Urantijos knygos forume-SUTINKU,kad dzungles- visa ezoterika-sutinku tik truputi, truputi, menkesniu laipsniu.Man asmeniskai tie ilgi klaidziojimai siek tiek praplete dvasini akirati,nors ir islindau is tu dzungliu GEEEROKAI susibraiziusi.
Kukas: Taip Rantulija,ne visi pajegus suprasti ir ivertinti/ Petrai,straipsnio autorius remiasi faktais,o tu kuom?!,graziomis svajonemis apie pomirtini gyvenima,tai kas cia fantazuotojas?Is kur tu zinai kas ten ka ir kam duoda ar atima. Nesakau,kad nera rojaus ir t.t,bet tai kaip pasakytu rusas "pa liubomu ciush",supranti,aplomai Petrai,nusivyliau tavim,esi beviltiskai paskendes kosminese fantazijose,kaip pasakytu rusas "gorbatago mogila ispravit"/ Vaidai,svarbu nepradek vel be saiko brukti citatas.O siaip,kas cia negerai,kur,kaip priestaraujama uk informacijai? Ar tik cia nebus vis dar neisgydytas urantu kompleksas aklai atmetineti,smerkti viska kas nera uk ?
Rantulija: Na Kukai,broli mielas,na,nejaugi tik as viena mirsiu?Del Dievo meiles. Klausi kuo remiuosi?ASMENINE PATIRTIMI.Daugiausiai skaudus tie patyrimai buvo. Visa Urantijos Knyga zymekliu isbraiziau;ar zinai kodel?Todel,kad ta knyga LABAI nemenku laipsiu apie MANO GYVANIMA parasyta buvo.Manau,kad daugelis ieskanciu ten save atrado. Na pasakyk,kodel tavo ir mano patyrimai turetu buti vienodi?Ko gero ir amziumi ne vienodi esame.Ar ir mastymas mudvieju turetu buti vienodas?Kaip tu galvoji? Kad esame skirtingi,ar nematai Dievo-Tevo-Kurejo ISMINTIES?"Nupustume" nuo monotonijos. IRENA.
VaidasVDS : Kukai, Šiaip aš beveik visą savo gyvenimą buvau tikintis, bet beveik nereligingas, ne ritualistas. Žinojau tikrai, kad Dievas yra, bet buvo momentų, kad net ir Jėzaus apsireiškimu buvau suabejojęs. Kokį šaltinį beimdavau studijuoti, labai greitai rasdavau ką nors ne taip, ir toliau jo nestudijuodavau. Todėl religijotyrininkas iš manęs būtų gana prastas. Taip buvo ir su gausybe internetinių portalų, su tavo ir dabar teikiamomis paklodėmis, pradedi skaityti, susiduri su tuo, kas eina ne nuo Dievo, bet nuo žmogaus asmeninio požiūrio ar noro ir suvoki, kad studijuoti nėra prasmės. Ir tik Urantijos Knygos, kurią studijuoju jau 4 metai, autoriuose dar neradau savanaudiškumo ar puikavimosi, kas taip būdinga žmogiškiesiems šaltiniams. Tad nėra prasmės bent jau man tas paklodes skaityti, o jei tu jas nori brukti kam nors, tai geriau bandyk jas brukti kitur, o čia galėsi ateiti pasigirti, kaip tu kitur suradai bendraminčių, gal ką nors į ten ir nusiviliosi, juk kiekvienam savas kelias...
Naktinis sargas: Nevaryk, mielas VaidaiVDS, iš čia Kuko. Man jo paklodės (primena Arūno) irgi nepatinka, bet būkim pakantesni vieni kitiems. Aišku, jis jas gali (užtektų ir nuorodų) dėt į savo asmeninį skyrių, bet, matyt, jau taip užsimanė šį kartą. Pagarba
Kukas: Vaidai,kur tu ten izvelgi puikavimasi man yra misle.Su tokiu poziuriu garantuoju,kad ir po 20 metu uk studiju nieko nepesi, kaip iki dabar.O tas budingas urantams pasiputimas ir toliau vercia jus idiotais.Kaip ten bebutu,svarbu nebruk citatas be proto,ta bent sugebesi tikiuosi D
VaidasVDS : Kukai, aš irgi tave myliu ... Tu gali nesistengti, aš tų tavo paklodžių neskaitau, nes man tai praeitas etapas, to priežastis paaiškinau ankstesniame komentare, kurio tu nesupratai ir aš dėl to nei kiek nesistebiu. Ir nebūk kaip Algimantas, Urantijos Knygos forume draudžiantis jos citatas cituoti. Gerai, kad bent čia ne tu GENEROLAS
полная версия страницы